Молитва: между Богом и ближним

Авторская версия. Окончательный вариант: Молитва: между Богом и ближним. // Решение. – 2014. – №44

Все мы помним известный библейский эпизод, в котором Авраам ходатайствует за жителей Содома и Гоморры. После пребывания в доме Авраама, Господь вместе с ним направляется к этим двум городам и, когда Авраам понимает Божье намерение уничтожить Содом и Гоморру, он становится перед  лицом Божиим и начинает просить о спасении праведников, оставшихся в этих городах. Авраам в этой истории, как правило, предстает милосердным ходатаем, а Господь – грозным судьей.

Однако если мы внимательно вчитаемся в эту историю, то увидим несколько иную картину. В критическом издании Ветхого Завета, исследователь заметит примечание, указывающее, что переписчики изменили первоначальный текст. Изначально в нем говорилось не об Аврааме, стоящем перед лицом Господа, а о Господе, стоящем перед Авраамом.

Дело в том, что ближневосточной культуре «стоять» мог только меньший перед большим, служащий раб перед господином[1]. Поэтому людям, передававшим эту историю из поколения в поколение, трудно было представить, как Бог мог смирить Себя и встать перед Авраамом на место просящего[2]. Зачем всемогущему Богу нужно было побуждать Авраама ходатайствовать о спасении семьи праведного Лота? Разве не мог Он сделать это без посредников?

В дальнейших ветхозаветных повествованиях мы не раз встретим Бога, ищущего хотя бы одного человека (Иер 5:1), который бы смог услышать Божий призыв к покаянию и «встать в проломе» (Иез 22:30) за свою землю и свой народ. Господь даже удивляется: «Почему, когда Я приходил, никого не было, и когда Я звал, никто не отвечал?», и далее добавляет: «Разве рука Моя коротка стала для того, чтобы избавлять, или нет силы во Мне, чтобы спасать?» (Ис 50:2; см. Ис 59:16).

Из этих слов мы понимаем, что Он – всесильный Бог, могущий избавлять и спасать, и по Своей природе не нуждается в помощи. Однако же почему-то Он не хочет обходиться без посредника. Очевидно, что Господь заключает Сам Себя в рамки созданного Им мира, чтобы не навязывать Свою волю творению и давать ему участвовать в собственном спасении. Ведь Он, - напоминает нам псалмопевец, - «устрояющий спасение посреди земли» (Пс 73:12). Поэтому из раза в раз пророки напоминают, что Господь может изменить любую проблемную ситуацию, если найдется посреди грешных людей хотя бы один «соблюдающий правду, ищущий истину» (Иер 5:1; см. Иез 22:30; Ис 63:4-5). Господь ищет заступника, или иначе, ходатая (Ис 59:16), который бы помог Ему, всемогущему, сделать то, что желает Его сердце – спасти народ.

Но мы можем задаться вопросом: в чем состоит суть ходатайства, которого Бог ожидает? В вышеупомянутом отрывке (Ис 59:16) еврейское слово «заступник» (maphgia‘)[3] происходит от корня paga‘, означающего «встречать, встревать, сталкиваться». В данном случае так называемая в еврейской грамматике «порода глагола» указывает на то, что ходатай – это тот, кто устраивает встречу. Таким образом, русское слово «посредник» удачно передает значение ходатайства: ходатай это тот, кто становится посреди, пытаясь облегчить разговор между двумя сторонами.

Именно таким посредником Исаия изображает страдающего Раба Господня, в описании которого мы узнаем пророчество о Христе. Он предал Свою жизнь на смерть, был причтен к злодеям, «понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем» (Ис 53:12). Он стал нашим maphgia‘, то есть тем, через кого Бог встречается с нашими грехами.  И именно об этом и говорит Исаия далее в этой же главе. То, что мы привыкли читать, как «Господь возложил на Него грехи всех нас» (Ис 53:6) вернее было бы переводить как «Господь сделал так, чтобы в Нем встретить[4] грехи всех нас»[5]. Злоба, коварство, предательство, цинизм, равнодушие, - вот что принял на Себя Иисус, чтобы избавить нас от греха. Когда люди перестают слышать, Бог во Христе выходит навстречу злу и побеждает его Своей любовью, смирением и прощением.

Апостол Павел постоянно напоминает, что жизнь Христа сплетена с жизнью верующих. При этом он добавляет, что «Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего для них и воскресшего» (2 Кор 5:15). Это значит, что мы не должны жить беззаботно – или, как говорят в народе «как у Христа за пазухой», – но мы призваны помогать Христу нести бремя, присоединиться к Его ходатайству за этот мир. «Окружающий нас грех должен стать нашей личной проблемой»[6], говорит богослов Деннис Кинлоу. И самый первый путь к сотрудничеству с Богом лежит через молитву. Не напрасно в образном еврейском языке глагол «молиться» (hithpallel) и слово «молитва» (tephillah) происходят от одного корня, обозначающего «вклиниваться, становиться между». Молитва становится местом встречи Бога с той ситуацией, изменение которой мы так желаем.

История свидетельствует о множестве случаев, когда один человек мог изменить судьбу всего народа. Так, известно, что шотландский реформатор Джон Нокс молился: «Боже, дай мне Шотландию, или я умру!». И в кратчайшее время, через его проповедь основные города этой страны покорились Богу. Рассказывают даже, что Мария Стюарт, - известная нам больше по прозвищу «Кровавая Мэри», - однажды сказала: «Я боюсь молитв Джона Нокса больше, чем армии из 10 000 человек». Молитва может творить чудеса и сокрушать твердыни, если в ней Божья воля встречается с человеческой.

Слова апостола призывают нас молиться непрестанно (1 Фес 5:17). Но, к сожалению, часто мы превращаем молитву в длинный список своих потребностей: чтобы хватало денег, чтобы ничего и нигде не болело, чтобы дела шли нормально. Христос говорит, что так молятся язычники, а Бог и так знает, что мы имеем нужду во всем этом. Нам же следует прежде искать Царства Божия и правды Его (Мф 6:33), чтобы Царство ширилось здесь, и воля Божия исполнялась на земле как на небе (Мф 6:10). Но это нелегко. Для этого нужно оставить свою волю, забыть про свое благополучие и разделить судьбу тех, кто страдает.

Со времен Авраама прошло много столетий, но в каждом поколении Господь продолжает искать людей, с которыми бы Он смог разделить Свое бремя за этот мир. Если мы видим вокруг людей, несчастных в своих грехах, болезнях и заблуждениях, но, как говорится, не принимаем это близко к сердцу, то наша молитва, - даже если мы и произнесем ее из чувства долга, - ничего не изменит. Напротив, если страдание ближнего становится нашим страданием, а наше сердце чувствует его боль, то мы можем быть уверены, что мы имеем «те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Флп 2:5). Тогда наша молитва станет истинным ходатайством, то есть местом встречи Бога и нуждающегося в помощи человека.

---

[1] Так, например, понимает свою роль Божьего слуги пророк Илия (см. 3 Цар 17:1).

[2] См. Rendtorff, Rolf. The Canonical Hebrew Bible: A Theology of the Old Testament. Vol. 7. Deo Pub, 2005. P. 28

[3] Произносится как «мафгийя».

[4] Производное от корня paga‘ (встречать, сталкиваться)

[5] Kinlaw, Dennis. Prayer: Bearing the World as Jesus Did. Francis Asbury Press, 2013. P. 69

[6] Ibid. P. 74

Настоящее будущее

Авторская версия. Окончательный вариант: Настоящее будущее. // Решение. – 2013. – №43

Уже давно популярны фантастические фильмы, где главные герои путешествуют во времени, соприкасаются с параллельными мирами и совершают новые открытия. Наверное, зрителя привлекает то, чего нельзя добиться в реальности: возможность вернуться назад или заглянуть вперед и все исправить, обрести иную, лучшую жизнь, в которой можно было бы проявить себя. Но фильм заканчивается, мы глубоко вздыхаем и возвращаемся «на грешную землю», к рутине медленно текущего, но стремительно заканчивающегося времени.

Подобное разочарование, вероятно, ощущали ученики Христа после Его смерти. Вспомним двух из них, шедших по дороге в Еммаус: «А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля» (Лк 24:21). Сколько горечи слышится в этих словах! А ведь еще несколько дней назад их Учитель был с ними, и казалось, вот-вот наступит новая жизнь… Но мечты развеялись, а вместе с ними канули и надежды на лучшее.

Дело в том, что для иудеев вся история делилась на два этапа: век нынешний и век грядущий. Все евреи, в большей или меньшей степени, жили надеждой, что однажды Яхве через Своего Мессию вернется на Сион, воскресит праведных и неправедных (Деян 24:14), произведет справедливый суд (Мк 10:36), избавит народ от политического и духовного гнета и восстановит Царство Израилю (Деян 1:6). Люди полагали, что история будет развиваться не поступательно и постепенно, а будет революционный скачок, внезапный переход к новой жизни.

Поэтому в Евангелиях мы часто видим, что ученики не понимали Христа, когда он говорил о том, что, по мнению слушателей, должно было произойти в далеком будущем. Когда Он спрашивает Марфу, верит ли она, что брат ее Лазарь воскреснет, она честно отвечает: «знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день» (Ин 11:24). Услышав от Христа о Его грядущей смерти и воскресении, ученики «не разумели слов Его, а спросить Его боялись» (Мк 9:10, 31). И когда женщины пришли от пустой гробницы возвестить ученикам о воскресении Учителя, тем их слова «показались бредом» (Лк 24:11) [1]. Телесное воскресение в понимании иудеев связывалось с концом времен, поэтому они никак не могли представить, что оно произойдет задолго до того, как проявятся остальные признаки пришествия Мессии. Будущее есть будущее, оно не может смешиваться с настоящим.

Однако, увидев воскресшего Христа, ученики убедились, что невозможное возможно. Христос – «первенец из умерших» (1 Кор 15:20), а значит, сила ожидаемого Божьего Царства начала проявляться в настоящем. Поэтому несмотря на отсутствие видимых перемен, ученики поняли, что настало «последнее время» (1 Ин 2:18). Век будущий и век настоящий как бы наложились друг на друга, стирая грань между прошлым и будущим и образуя пространство, в котором Царство Божие уже пришло, но еще не проявилось во всей своей полноте. 

Современный богослов Томас Оден верно подмечает: «История человечества – это тот горизонт, за пределы которого не простирается человеческое воображение. Откровение Бога невозможно понять, не видя конца истории человечества. Если Бог открывается в этой истории, то историю как речь Бога к людям, невозможно понять, не услышав до конца» [2]. Поэтому встреча с воскресшим Христом была не только столкновением с последним событием в истории, но и откровением Божьего замысла о человеке и жизни. Некогда горевавшие о смерти Учителя теперь поняли и ощутили на себе истинность Его слов о том, что верующий в Него уже имеет жизнь вечную и перешел от смерти в жизнь (Ин 5:24). Они увидели, что Бог ввел их в Царство возлюбленного Сына Своего (Кол 1:12-13). Они осознали, что их временные страдания – ничто по сравнению с той славой, которая откроется в них (Рим 8:18), и тела их однажды будут подобны славному телу Его (Фил 3:21). Воскресение Христа коренным образом изменило не только чаяния и богословие, но и поведение Его учеников. Теперь они не прятались, но смело и с дерзновением проповедовали на улицах и площадях, не страшась быть схваченными и убитыми за имя Христа. 

Вера в телесное воскресение стала краеугольным камнем христианской жизни, основным мотивом служения первой Церкви. Поэтому апостол Павел с такой решительностью заявляет коринфянам: «если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша… вы еще во грехах ваших» (1 Кор 15:14, 17). И действительно: какой смысл человеку верить во Христа, если он не признает Его воскресения и не ощущает преображающую силу воскресения в своей жизни? Конечно, можно стараться быть ко всем добрым, можно пытаться исполнять все предписания и заповеди, но своими силами многого не добьешься. Сам Павел хорошо это понимал, благодаря прежнему опыту жизни в фарисействе. Поэтому он предпочел от всего отказаться, чтобы познать Христовы страдания и силу Его воскресения (Флп 3:9-10). 

Так изменились ученики, когда их жизнь соприкоснулась с грядущим Божьим Царством. И подобная встреча, подобное преображение возможно сегодня каждому, хотя не все из нас хотят это признать. Наш разум настолько увлечен видимым, что нам часто сложно бывает поверить в чудо, допустить возможность перемен в нашей жизни. Мы охотнее верим фантастическим фильмам и книгам, хотя часто даже они подчеркивают, как сильно может измениться сознание и поведение людей из-за столкновения с реальностью будущего. 

Вспомним хотя бы известный детский фильм «Гостья из будущего», в котором школьники с помощью машины времени смогли заглянуть на «сто лет тому вперед» [3]. В ходе приключений их представление о жизни поменялось, потому что они узнали цену своим решениям, цену дружбы и предательства и то, какая судьба ждет каждого из них. Слова главной песни удачно передают мораль этой фантастической истории: 

Слышу голос из прекрасного далека,
Он зовет меня в чудесные края;
Слышу голос, голос спрашивает строго:
А сегодня что для завтра сделал я?

… Я клянусь, что стану чище и добрее,
И в беде не брошу друга никогда;
Слышу голос, и спешу на зов скорее,
По дороге, на которой нет следа... 

Отрываясь от экрана, можно было задуматься о том, как было бы здорово, по-настоящему услышать этот «голос из прекрасного далека», чтобы перестать все время выдумывать это идеальное будущее и потом идти в него по неведомой дороге наощупь. 

Но, к счастью, теперь мы знаем, что голос из будущего обращен к нам так же, как он был обращен к отчаявшимся и испуганным ученикам Христа в то далекое воскресное утро. С момента воскресения Христа, человечество живет на стыке двух времен – века нынешнего и века грядущего. Светлое будущее, о котором мы часто мечтаем, не далеко впереди, а совсем рядом, потому что Царство Божие посреди нас (Лк 17:21). И если мы хотим услышать голос воскресшего Христа и следовать за ним, то по пути мы сможем понять, ради чего живем, избежать возможных опасностей, изменить свою жизнь, получив «жизнь с избытком» (Ин 10:10)

[1] Новый Завет. Перевод под ред. еп. Кассиана (Безобразова). М.: Российское библейское общество, 2002
[2] Oden, Thomas C. Life in the Spirit. Systematic Theology. 3 vols: Vol. 3. San Francisco: Harper and Row 1989 (1987): 1992. P. 454
[3] «Сто лет тому вперед» - оригинальное название повести Кира Булыева, по которой снимался фильм «Гостья из будущего».

О теориях искупления

Авторская версия. Окончательный вариант: О теориях искупления. // Решение. – 2013. – №41 
 

Из всех христианских символов крест стал самым распространенным и узнаваемым. Для верующих во Христа в Его крестной смерти отразились и глубина Его любви, и тяжесть человеческого греха, приведшего к такой жертве. Но важно не только размышлять о Кресте, но и помнить, что Своей смертью и воскресением Христос одержал сокрушительную победу над злом и грехом, и победа эта проявляется в жизни каждого, кто идет за Ним.

Хотя об искуплении много сказано и написано, у богословов до сих пор нет однозначного объяснения того, каким же образом смерть Христа освободила нас от смерти и греха. Если мы обратимся к Писанию, то увидим, что оно говорит об искупительном подвиге Спасителя кратко, хотя и разнообразно. Евангелисты пишут, что Христос – «Агнец, Который берет на Себя грех мира» (Ин 1:29), что Он пришел «отдать душу Свою для искупления[1] многих» (Мф 20:28; Мк 10:45), что кровь Его изливается «во оставление[2] грехов» (Мф 26:28). Апостолы добавляют, что верующие «куплены[3] дорогою ценою» (1 Кор 6:20; 7:23), «оправданы Кровию Его» (Рим 5:9); Христос есть «умилостивление[4] за грехи наши» (1 Ин 2:2, 4:10), и кровь Его «очищает нас от всякого греха» (Ин 1:7). На кресте Христос «отнял силы у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними» (Кол 2:15), и сделал возможным примирение людей с Богом (Рим 5:11; 2 Кор 5:18) и друг с другом (Еф 2:15).

Первым христианам, как и нам сейчас, было трудно понять «механизм» искупления, то есть каким образом все это стало возможно. Поэтому новозаветные авторы использовали для объяснения знакомые образы, заимствуя их из торговой, религиозной, судебной, военной, нравственной сфер жизни; эти образы доносили до людей основную идею, что Крест принес освобождение от греха и новую жизнь с Богом.

В последующие века христианские мыслители тоже старались рассказать о сути искупления языком своих современников. Например, в Римской империи идеи выкупа и освобождения были сильными и понятными образами. В те неспокойные времена, когда за жизнь людей, попавших в заложники к «разбойникам с большой дороги» или в плен к неприятелям, предлагалось платить денежный выкуп, все понимали, что у жизни человека может быть своя цена. Не будем забывать, что вплоть до первой четверти III века, когда Церковь переживала сильнейшие гонения, актуальна для верующих была и идея противостояния добра и зла. Поэтому одной из первых важных теорий искупления стала так называемая «теория выкупа»[5], по которой смерть Христа воспринималась как цена освобождения людей из плена дьявола. Согласно Оригену, получив выкуп, дьявол обманулся, думая, что может удержать душу Христа в своей власти. Под прикрытием плоти, он заполучил саму Жизнь, разрушающую смерть. Как позже скажет Иоанн Златоуст, дьявол «взял тело, и нашел в нем Бога; взял землю, и встретил в ней небо; взял то, что видел, и подвергся тому, чего не видел».

Несколькими веками позже Ансельм Кентерберийский, критикуя теорию выкупа, изложил свое понимание искупления в трактате «Для чего Бог стал человеком». Согласно Ансельму, Бог не должен был платить никакого выкупа дьяволу за человека, потому что и тот, и другой находятся в Его власти[6]. А проблема в том, что согрешив, человечество отвратило свою волю от Бога и тем самым перестало воздавать Ему должную честь. Более того, грехопадение первых людей помешало Божьему замыслу относительно всего человечества. И если, наказав грешное человечество, Бог может восстановить Свою честь, то кто из смертных сможет возместить ущерб и восстановить большое, определенное Богом от вечности число спасенных людей? Это должен быть сделать тот, кто виновен, то есть человек; однако, под силу это лишь всемогущему Богу. Человек должен, но не может, Бог может, но не должен. Поэтому искупителем становится Богочеловек, Иисус Христос.

Во времена Ансельма, в эпоху средневекового феодализма, людям были хорошо понятны отношения между феодалами и вассалами. Согласно договору между двумя сторонами, более слабые правители воздавали честь и платили дань более сильным в обмен за покровительство и защиту. В случае нарушения договора требовалось возмещение ущерба, вплоть до смерти провинившегося. Поэтому теория Ансельма вошла в историю под именем «теории сатисфакции» (удовлетворения Божией чести).

Как бы ни были привлекательны эти доводы Ансельма, у него появились свои противники. Его современник Пьер Абеляр отверг как теорию выкупа дьяволу, так и теорию сатисфакции. Он задавал вполне законные вопросы: «Если грех Адама был так велик, что для искупления его потребовалась смерть Христа, какого искупления будет достаточно за убийство Христа? И если Бог может примириться с великим грехом убийства Своего Сына, то почему не было бы для Него проще простить другие, более мелкие грехи?».

Абеляр предлагает свое объяснение искупления, согласно которому проблема в том, что человек не может изменить свое расположение к Богу. Хотя и Христос понес наказание за наш грех, по-настоящему нас искупает покаяние[7]. Пример любви и страданий Христа побуждает нас любить Бога, и наша воля вновь обращается к Нему. Эта теория, известная как «теория нравственного примера», напомнила современникам Абеляра, что таинство покаяния – это не боязнь наказания за грех, но возвращение к взаимоотношениям любви с Богом.

По разным причинам, идеи Абеляра были однобоко истолкованы, и он попал в немилость Церкви на долгие годы. А теория сатисфакции утвердилась как господствующее понимание искупления. В трудах реформаторов Мартина Лютера и Жана Кальвина она проявилась в чуть измененном виде. Если основополагающей идеей Ансельма было удовлетворение Божией чести, поруганной нарушением установленного Им порядка во вселенной, то у Лютера проблема греха и наказания имеет, скорее, нравственную основу. Грех вызывает конфликт между Божией справедливостью и Его любовью к человеку. Справедливость требует наказания за грех, а любовь ищет, как можно спасти грешника. Бог решает заместить грешника Своим Сыном Иисусом Христом, Который на кресте принимает на Себя наш грех, а нам дает Свою праведность. Позже Кальвин изложит эту идею так: «его заступником стал Иисус Христос и, приняв на Себя наказание, которое уготовил всем грешникам справедливый Божий суд, Своей кровью изгладил и обратил ни во что пороки, которые были причиной вражды между Богом и людьми, чтобы Бог был удовлетворен этой платой и Его гнев утишился»[8].

Такое понимание искупления особенно распространилось в протестантстве, получив название «теории заместительного наказания». Ее формирование в эпоху Реформации было вполне понятно, учитывая и склонность западного христианства к юридическому мировоззрению, и перекосы той поры в католическом учении о спасении и оправдании. Людям, тщетно пытавшимся искупить грехи при помощи паломничеств, индульгенций и различных церковных наказаний, было важно услышать, что вместо них вину понес Спаситель, даровав им Свою праведность.

Таковы в общих чертах основные понимания искупления, сложившиеся в христианском богословии на протяжении веков. Исследуя их, важно помнить, что теории сильно отличаются от учения об искуплении как такового. Если учение просто говорит о том, что крестные страдания Христа приносят примирение Бога с людьми, то теории искупления пытаются объяснить, каким образом это происходит[9].

Попытки найти это объяснение продолжаются и по сей день. Однако вместо поиска логического обоснования или толкования искупления понятиями современной культуры, сегодняшние библеисты и богословы пытаются увидеть служение Христа и Его крестную смерть глазами Его современников, в категориях палестинского иудаизма I века. Такие знакомые библейские понятия, как «праведность Божия», «оправдание», «наказание», «умилостивление» стали терять смыслы, которые вложили в них более поздние культуры и течения, и обретать свое исконное библейское значение. С этим пришло понимание, что образы, используемые библейскими авторами, не всегда подлежат буквальному пониманию, и что если, например, речь идет о выкупе, то необязательно выяснять, кому был уплачен этот выкуп, дьяволу или Богу.

Читая Писание, мы видим, что пришествие Христа в мир и Его жертва – это явление праведности Божией (Рим 3:21-22). Ее суть в благовествовании о Христе (Рим 1:17), потому что именно в Нем Бог явил верность завету, заключенному со Своим народом. И если люди согрешили, «как овцы, совратились каждый на свою дорогу» (Ис 53:6), то Бог не будет их карать за непослушание, как средневековый феодал своих неверных вассалов. Наоборот, «Он будет судить вселенную в правде[10]» (Пс 9:9), по правде избавлять и освобождать (Пс 70:2). А это значит, что Он как добрый пастырь будут полагать жизнь Свою за овец (Ин 10:11).

Христос – свет, пришедший в мир людей, более возлюбивших тьму (Ин 3:19). Он – правда Божия, которая обличает всякую ложь и кривизну. Духовные лидеры слепы и завистливы, политики трусливы, народ как всегда ищет хлеба и зрелищ (Ин 6:26, 30), даже друзья пытаются использовать Его в своих целях (Мк 10:37). Будучи отвергнутым людьми, Он становится добровольной жертвой их страстей, которые в итоге приводят Его на крест. По внушению лукавого те, кому Он принес исцеление, освобождение, прозрение, кричат «распни Его».

По сути, Крест становится местом столкновения света и тьмы, добра и зла, Бога и дьявола. Что может быть страшнее и злее, чем убийство Бога? Что может быть сильнее любви, готовой умереть ради спасения грешных людей? Ненависть и любовь достигают здесь своего предела. Однако здесь не идет речи ни о выкупе дьяволу, ни об удовлетворении Божьей чести. Скорее, здесь верны слова Дитриха Бонхёффера о победе над злом. Зло выдыхается, когда не находит сопротивления, «здесь зло не в силах достичь цели: творить и множить зло». Мы видим, как на Кресте разоблачена и «подвергнута позору» дьявольская злоба и как любовь и смирение торжествуют над ней (Кол 2:15).

В понимании апостолов, Христос становится умилостивительной жертвой, то есть даром милости Божией для уничтожения греха (Евр 9:26). Раньше за провинность грешника приносилась жертва невинного животного, теперь же единственный Праведник «принес Себя непорочного Богу» (Евр 9:14). Исполнивший закон умирает на месте беззаконника; это значит, что закон дает осечку и «клятва/проклятие закона» упраздняется (Гал 3:13). Теперь верующие принадлежат только Христу (Рим 8:4), потому что Он – конец закона (Рим 10:4). Только через веру в Него и соединение с Ним обретают смысл и могут по-настоящему исполниться Божии обетования и заповеди. Именно так уверовавшие возвращаются в завет с Богом, то есть получают «оправдание даром, по благодати Его, искуплением в Иисусе Христе» (Рим 3:24).

Какие бы теории искупления ни рождались у богословов, как бы мы ни толковали библейские тексты, мы должны помнить, что человеческий разум никогда не сможет понять «бездну богатства и премудрости Божией», явленной в искуплении Христа. По-настоящему подвиг любви Христовой можно осознать, когда Его плоды начинают проявляться в нашей жизни. И тогда в глубине нашего сердца мы можем ощутить, как «любовь Божия объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли, ... чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего» (2 Кор 5:14, 15).


[1] Греч. lutron выкуп/цена освобождения. В греч. В.З. используется для избавления Израиля из египетского рабства. Однокоренные слова lutrosis (Евр 9:12) apolutrosis (Еф 1:5; Кол 1:14; Евр 9:14-15)
[2] Греч. аphesis – освобождение/прощение грехов.
[3] Греч. agorazo – покупать/совершать сделки на рынке
[4] Греч. hilasmos – умилостивление, примирительная жертва, от hilasterion – место умилостивления, крышка ковчега завета, над которой кропили кровью жертвенного животного.
[5] Шведский богослов Густав Аулен, называет эту теорию «Христос-Победитель» в своей одноименной книге.
[6] «Однако же раз дьявол и человек принадлежат Богу, и ни тот, ни другой не выходит из-под Его власти, что за тяжба могла быть у Бога с принадлежащим Ему, о принадлежащем Ему, в Его владении?» Ансельм Кентерберийский. Почему Бог стал человеком. Глава 7. URL: http://www.agnuz.info/tl_files/library/books/iskuplenie/index.htm
[7] Согласно Абеляру, с даром покаянного вздоха одновременно приходит отпущение грехов: «При этом вздохе мы тут же примиряемся с Богом и обретаем прощение за совершенные прежде грехи». Peter Abelard. Ethica. Цит по: Kevin A. McMahon. Penance and Peter Abelard's Move Within. The Saint Anselm Journal 6.2 (Spring 2009), 16-22
[8] Кальвин Ж. Наставления в христианской вере. II.16.2
[9] Williams, Tomas. Sin, Grace, and Redemption in Abelard. The Cambridge Companion to Abelard, ed. Jeffrey Brower and Kevin Guilfoy, (Cambridge: Cambridge University Press, 2004), 258-278.
[10] Здесь и далее греч. dikaiosune можно переводить как «правда» или «праведность».

Христианин - человек двух миров

Авторская версия. Окончательный вариант: Христианин - человек двух миров. // Решение. – 2013. – №40


Накануне распятия Христос в присутствии учеников молится Отцу. В словах этой молитвы мы слышим желание, чтобы ученики были едины, чтобы они знали Бога, и верили, что все, чему научил их Христос – от Бога. Далее Он добавляет: «Я передал им слово Твое; и мир возненавидел их, потому что они не от мира, как и Я не от мира. Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла» (Ин 17:14-16). 

Любой христианин чуть ли не наизусть помнит эти слова, и не понаслышке знает, как трудно «быть в мире, но не от мира». Приняв слово Христа, он чувствует, как меняется его восприятие привычных доселе вещей. Если раньше он мог где-то обмануть, что-то присвоить, жить ради себя, то теперь такие поступки – даже оправдываемые в обществе – ему претят. Более того, он чувствует, что не может просто отмахнуться от подобных проявлений эгоизма и невежества. Зло, овладевшее людьми, активно, оно вторгается в жизнь, бросая верующему вызов. «В мире будете иметь скорбь; – предупреждает Христос, – но мужайтесь: Я победил мир» (Ин 16:33).

Таким образом, тот, кто однажды последовал за Христом, оказался в странном положении: с одной стороны, он живет в мире, полном зла, с другой стороны – принадлежит царству абсолютной праведности, мира и радости, дарованному Богом (Рим 14:17). Для обозначения этой дилеммы Священное Писание говорит о гражданстве земном и гражданстве небесном (Еф 2:14), о царстве мира сего и царстве Божием (Ин 18:36), о Вавилоне (Отк 17:5) и Новом Иерусалиме (Отк 21:2). Христианин – человек двух миров.

За многовековую историю этого противостояния христиане выработали несколько способов жить меж этих двух огней. Один из них – бегство от мира, резкое неприятие всего, что не считается христианским. Верующий видит зло, страшится его и открещивается от него. Он ищет безопасности, избегая всего, что так или иначе связано для него с миром: «мирских» компаний, «мирских» книг, «мирских» фильмов, «мирской» музыки. Он держится за то, что ему дорого и свято: за Бога, за Библию, за своих друзей-единомышленников, при этом не стараясь изменить мир вокруг себя.

Другой метод – это компромисс, когда человек считает, что разница между миром и христианством не столь велика, и можно «взять все лучшее» от каждого из двух миров. При этом человек либо принижает тот нравственный идеал, который дает Христос, либо закрывает глаза на зло в окружающем мире. Когда понижается нравственная планка, то мы слышим: «Времена изменились!.. Мы же не святые, чтобы…» А когда принижается роль зла, слышим: «Не стоит драматизировать… Не надо толковать так буквально… Это неизбежное зло!» Человек примиряет в себе, казалось бы, непримиримое. А если компромисс найден, то и конфликт исчерпан.

Еще один вариант – это дорога, на которой христианин понимает, что ни бегство, ни компромисс со злом не решат проблемы. Находится ли зло внутри человека или вне его, с ним надо встретиться лицом к лицу и преодолеть его. На этом пути нет универсальных ответов, нет предписанных решений, и в каждой новой ситуации приходиться заново отвечать на вопрос: «Как же это – быть в мире, но не от мира?». В каждой ситуации зло этого мира бросает верующему вызов, и он принимает его, веря, что мир может и должен стать лучше, поскольку он сотворен Богом и для Бога.

Но некоторые спросят: разве это наше дело исправлять зло в мире? Не задача ли христиан терпеть, смиряться, молиться? Разве не призывает Христос подставить другую щеку (Лк 6:29), а апостол Павел – молиться за властителей-язычников, чтобы те дали нам «проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим 2:2)? Если читать Писание выборочно, то можно придти и к такому заключению. Однако надо тут же вспомнить, что Христос Своей любовью, смирением и прощением «победил мир» (Ин 16:33), а Павел, проповедуя Евангелие Иисуса Христа, а не евангелие кесаря[1], благословлял своих гонителей и побеждал зло добром (Рим 12:14, 21).

И Писание, и наша жизнь дают нам множество примеров людей, «которых весь мир не был достоин» (Евр 11:38), которые страдали за то, что посреди зла отстаивали ценности Божьего мира, однажды пленившего их. Один из ярких примеров недавнего прошлого – немецкий пастор и богослов Дитрих Бонхеффер. В то время, как многие верующие в Германии либо пассивно мирились с бесчинствами национал-социалистов, либо вообще считали Гитлера богоданным правителем и венцом Реформации[2], Бонхеффер и подобные ему верили, что христианин не должен молчать. Невозможно отделять веру от жизни, надо идти с ней в жизнь:

«Я говорю не о вере, которая бежит от мира, но о той, которая преодолевает мир, которая любит его и остается верной миру несмотря на то, сколько страданий он несет нам… Боюсь, что христианин, стоящий одной ногой на земле, лишь одной ногой стоит в небесах…[3] Иисус Христос жил среди своих врагов… Христос приходил именно для того, чтобы принести мир врагам Бога. И поэтому место христианина не в уединенной затворнической жизни, а в гуще врагов. У него есть Поручение, для него есть работа. "Царство Божие" значит быть среди врагов. Тот, кто не готов это претерпеть, не хочет принадлежать Царству Христа»[4].

Совсем недавно, 30 января 2013 года, Германия вспоминала 80-ю годовщину прихода нацистов к власти. По этому случаю канцлер Ангела Меркель сказала: «Приход Гитлера к власти стал возможным потому, что …подавляющее большинство немцев молчали, делая вид, что ничего не происходит»[5]. Молчал немецкий народ, в котором, согласно переписи 1939 года, 94% считали себя верующими протестантами или католиками[6].

Бегство от мира и компромисс с ним – два величайших искушения для христианина, которому поручено оставаться в мире, но не принадлежать ему. Единственный путь меж двух этих огней – это побеждать зло мира в больших и малых его проявлениях, в себе и других, в семье и в обществе. Бог ждет от верующего ответственности и взросления, ждет выстраданных решений и последовательных действий. Поэтому в этом противостоянии нет легких путей и готовых рецептов, но для каждой ситуации есть молитва и просьба о Божьей помощи и мудрости. И пусть христианин не всегда воочию увидит результат своей борьбы, но надо верить в то, что отвоевывая миру право вновь принадлежать Богу, он однажды услышит: «Царство мира сего соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков» (Отк 11:15).

[1] «В античной культуре euangelion – нейтральный термин, означающий весть о победе, рождении или вступлении на престол императора» Райт Т. Что на самом деле сказал апостол Павел. – М. ББИ, 2004. – С. 4
[2] Buchheim, Glaubnskrise im 3.Reich,124-136 Цит. по: URL: http://en.wikipedia.org/wiki/Religion_in_Nazi_Germany
[3] Письмо из тюрьмы от 12 августа 1943 года. Цит. по: Paulose Mar Paulose. Encounter in Humanization: Insights for Christian-Marxist Dialogue and Cooperation. URL: http://www.religion-online.org/showchapter.asp?title=1572&C=1515 - Пер. С. Корякин
[4] Бонхёффер Д. Жизнь в христианском общении, гл. 1 URL: http://www.messia.ru/bibliotk/b/bonhioff/zho1.htm#0
[5] Меркель А.: Гитлер пришел к власти из-за молчания немцев. URL: http://www.newsru.co.il/world/31jan2013/berlin_a203.html?l
[6] URL: http://en.wikipedia.org/wiki/Religion_in_Nazi_Germany

«Ищу человека!»

Авторская версия. Окончательный вариант: «Ищу человека!» // Решение. – 2012. – №39

Человеку всегда было свойственно стремление понять себя и свое предназначение в мире. Однако похоже, что за прошедшие столетия людям так и не удалось найти однозначного и подходящего для всех объяснения. И восклицание Диогена, ходившего посреди белого дня с фонарем по улицам Афин и возглашавшего «Ищу человека!», вполне актуально и сегодня.

Сложность состоит еще и в том, что даже ответив на вопрос о месте человека в этом мире, мы не можем быть уверены в правильности ответа. Научное представление о человеке постоянно меняется, что лишний раз доказывает, что науке не только трудно объяснить человека, но и определить какую-либо норму или идеал, к которому тот должен стремиться, избавляясь от свойственных ему проблем и ограничений.

Например, в психологии проблема нормы остается одной из самых неоднозначных и обсуждаемых. Сами психологи говорят, что «определение нормы относится к числу, наверное, самых нелюбимых вопросов, который стараются по возможности обойти»[1].

Согласно клинической психологии, существуют два содержания нормы – статистическая и оценочная. Статистическая норма – это «уровень или диапазон уровней функционирования организма или личности, который свойственен большинству людей и является типичным, наиболее часто встречающимся»[2]. Проще говоря, речь идет о средне-статистическом человеке. Если мы обратимся к статистике, то увидим, что люди обычно ориентируются во времени и пространстве, во что-то верят, имеют определенные цели, стремятся жить в любви с человеком противоположного пола и быть любимыми в ответ. С другой стороны, можно заметить, что за последнее время эти, казалось бы, нормальные свойства человека становятся скорее исключением, чем правилом. Новое поколение все больше теряет связь с реальностью под влиянием компьютеров, телевидения и музыки, все больше растет безверие и апатия, все чаще за любовь принимают беспорядочные любовные связи, а общество становится все терпимее к неполным семьям и однополым союзам. То, что лет 30-40 назад было статистической нормой, стремительно уходит в небытие.

Говоря об оценочном содержании нормы психологи подразумевают «некоторый идеальный образец состояния человека»[3]. Здесь речь идет уже о поиске некоего идеала, которому должен соответствовать человек. Как правило, определение этой идеальной нормы считается задачей специалистов того или иного направления в психологии. Так, например, согласно школе психоанализа, человек достигает нормы, когда он преодолевает конфликт между своим подсознанием и нравственными требованиями, навязанными извне. В другом направлении психологии – бихевиоризме – приближение к норме достигается по мере отучения человека от пагубных навыков в поведении. А в экзистенциально-гуманистическом направлении нормальным считается человек, который осознает истинные причины и последствия своих эмоций, желаний и поступков, или же тот, кто, преодолев сковывающие его неврозы, может снова стремиться к личностному росту и развитию заложенных в нем способностей[4].

Несмотря на то, что сами по себе эти психотерапевтические подходы могут на определенном этапе помочь человеку преодолеть некоторые психологические ограничения и вернуться к привычной для него деятельности, они в целом устремляют его лишь к желаемому, но почти недосягаемому идеалу. Ведь даже если человек разрешит внутренние конфликты, возьмет на себя ответственность за происходящее и встанет на путь самореализации, он не будет застрахован от лжи, иллюзий, забывчивости, безволия и эгоизма. И, может быть, человек с синдромом Дауна, которому «свойственно неприятие не только лжи и зла в любых формах, … [но который] не может заподозрить в другом человеке злого умысла»[5], будет гораздо нормальнее в личностном плане, чем психически нормальный, с точки зрения психотерапевта, человек.

Как же быть? Где искать идеал, которому должны соответствовать люди, если в реальности ни один смертный до него не дотягивает? Многие ученые соглашаются, что в психотерапии речь должна идти не только о реализации заложенных в человеке способностей и устремлений или его адаптации к внешним обстоятельствам – все это лишь средства. Надо говорить о «соответствии человека своему понятию – понятию человека», то есть о достижении человеком своей подлинной сущности[6]. Поэтому здесь на помощь психологии приходит этика, то есть нравственная ориентация. Она переключает внимание человека с себя самого на ближнего, уча жертвовать своими интересами, проявлять сострадание, милосердие, любовь и, тем самым, указывая направление нормального психического развития.

Английский психиатр Френк Лейк замечает, что при определении нормы психолог часто полагается на собственное понимание того, что «хорошо», а что «плохо». А это значит, что его суждение основано на вере[7]. Но если светские психологи прибегают к вере, то почему бы не обратиться к личности Иисуса Христа как к идеалу и норме, как это предлагает сделать христианская психология? По крайней мере, с точки зрения методологии это будет не более смелой попыткой, чем упование на некую идеализированную психологическую норму.

Евангелия представляют нам Иисуса Христа как человека, полностью вплетенного в канву земной жизни. Он рождается и воспитывается в бедной семье, терпит голод и лишения, испытывает усталость и смятение. Более того, мы видим, что во время Своего служения Христос постоянно терпит обиды и насмешки, сталкивается с клеветой, непониманием, предательством близких людей, многие из которых бросают Его в самый тяжелый час. Любому из нас в подобных обстоятельствах понадобилась бы серьезная психологическая помощь. Однако Христос проявляет удивительную уверенность, самообладание, твердость намерений. Не страдают ни Его самооценка, ни самосознание, потому что Он до конца ясно понимает, что Он любим Отцом, и что «родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине» (Ин 18:37). Кроме того, Христу абсолютно чужд человеческий эгоизм, желание жалеть себя или жаловаться на кого-то. Наоборот, все Его усилия направлены не на Себя, а на других, поэтому Он готов жертвовать Собой, являть людям любовь, милосердие, прощение и принятие. Он «не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк 10:45).

Таким образом, в лице Иисуса Христа мы видим «модель истинного и целостного человека»[8], ту самую идеальную норму, на которую нас, психически и нравственно искалеченных, должна бы нас направлять серьезная психотерапия. Чтобы посреди суеты, фальши и надменности нам не потерять человеческое лицо, нам стоило бы помнить, что Диогеново восклицание «Ищу человека!» в определенный исторический момент неожиданно встретилось с признанием Пилата, указывавшего на Христа: «Се, Человек!». А значит, путь исцеления и нормального человеческого развития для каждого из нас лежит, прежде всего, в подражании Христу[9].


[1] Братусь Б.С. К проблеме человека в психологии. С. 7 URL: http://www.xpa-spb.ru/libr/Bratus/k-probleme-cheloveka.html
[2] Репина Н.В., Воронцов Д.В., Юматова И.И. Основы клинической психологии. URL: http://bookap.info/genpsy/osclin/gl4.shtm
[3] Репина Н.В., Воронцов Д.В., Юматова И.И. Указ. соч. URL: http://bookap.info/genpsy/osclin/gl4.shtm
[4] Майер П., Минирт Ф. и др. Введение в психологию и консультирование. М.: Изд-во «Вест», 2006. С. 307
[5] Белокрыльцева А. Простодушие в мире искушенных. Цит. по Колесин А.Н. «Кабуки» в Эрмитаже. // Синдром Дауна XXI век. 2010. 2 (5)
[6] Братусь Б.С. Цит. соч. C. 8
[7] Lake, Frank. Clinical Theology: A Theological and Psychiatric Basis to Clinical Pastor Care, Volume 1. Lexington, KY: Emeth Press, 2007. p. 138
[8] McKenna, David. The Psychology of Jesus. URL: http://www.ccel.us/psychology.ch11.html
[9] Братусь Б.С. Цит. соч. С. 16

Наука и религия: от противостояния к диалогу

Авторская версия. Окончательный вариант: От противостояния к диалогу // Решение. – 2012. – №38 

Взаимоотношения науки и религии трудно назвать гладкими и безоблачными. То и дело мы слышим о том, что новые философские теории и научные открытия ставят под сомнение существование Бога. Так, недавно известный английский биолог и популяризатор науки Ричард Докинз сказал, что теория Дарвина и антропный принцип[1], которым ученые объясняют существование жизни на нашей планете «делают гипотезу о Боге не просто ненужной, а вопиюще расточительной»[2]. В ответ из христианского лагеря слышится целый шквал опровержений, доказывающих обратное. К сожалению, диспуты между религией и наукой чаще сводятся к спору идеологий и совсем не напоминают спокойный и конструктивный поиск истины.

Однако, если мы обратимся к истории, то увидим, что далеко не всегда дело обстояло таким образом. Поначалу не было никаких споров. Религиозное восприятие мира было доминирующим, и никто не подвергал сомнению факт, что мир и все, что в нем, сотворены Богом. В европейских университетах, образовавшихся из монастырских школ, теология (по-нашему «богословие») не только была обязательным предметом в учебной программе, но и приобрела особый неофициальный статус «Царицы наук». Считалось, что знание о Боге не только должно быть основой всякого знания об окружающей действительности, но и все остальные учебные дисциплины должны помогать теологии в постижении Божьего мира.

В конце XIX века это средневековое представление удачно обобщил английский художник Генри Холидэй. В библиотеке Университета Дрю расположен огромный витраж, иллюстрирующий взаимоотношение богословия и науки[3]. В его центральной части в женском облике изображена Царица наук – Теология: голову ее венчает нимб, а на плече голубь, как символ Божьего вдохновения. Она восседает над землей и два ангела, олицетворяющие мудрость, поклоняются ей. Цитата из Исайи на латыни гласит: «Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших» (Ис 55:9). Слева от фигуры Теологии расположены История, поднимающая вуаль и оглядывающаяся назад, и Философия, задумчиво опирающаяся на стопку книг, изображающих знание. Справа – Искусство, как символ красоты мира, сотворенного Богом, а рядом с ней – Наука. В ее образе олицетворяются все естественные науки: в одной руке – цветок, обозначающий ботанику; в другой руке – книга, как символ теоретических наук; под ногой - глобус и телескоп (науки о земле). Над головой у Теологии – три образа: Вера, Любовь и Надежда. Нижняя фигура у подножия – Смирение – напоминает, что Господь «направляет кротких к правде, и научает кротких путям Своим» (Пс. 24:9).

Такова была идеалистическая средневековая картина того, как учение о Боге и сотворенном мире должно опираться на другие науки, которые, в свою очередь, должны направлять все полученные познания к более глубокому пониманию Творца и Его дел. Образы смирения, веры, надежды и любви призваны направить человека в поиске истины, чтобы его движение к Богу не оказалось тщетным (1 Кор 13:2). Что можно было бы еще добавить или убавить? 

Но эпоха Возрождения открыла новые горизонты и бросила вызов устоявшимся принципам. Пробудился живой интерес к осмыслению человека и его места в мире. Обращение к идеалам античности и вера в безграничные способности разума заставили многих искать новые ответы на старые вопросы. Именно в это время изобретаются телескоп, компас, книгопечатание, что способствует накоплению и приумножению научных знаний. Совершаются великие географические открытия Колумба и Магеллана, составляются карты новых континентов, а исследования Коперника и его последователей приводят к настоящей революции в астрономии. 

 

Однако вместе с новыми знаниями пришли и новые проблемы. К большому сожалению, религиозное представление о мире не было готово вместить все новые открытия. Если еще можно было как-то ужиться с мыслью о том, что земля на самом деле не плоская, а круглая, и что антиподы существуют[4], то признать, что Земля не является центром мироздания казалось совсем недопустимым. Новые открытия вели ко все большей конфронтации религии и науки. 

Царица наук, забыв о добродетелях, которыми она должна была руководствоваться, ополчилась на своих подданных. Главный труд Коперника «Об обращении небесных тел» в 1616 году сначала попал в индекс запрещенных книг, а потом подвергся жесткой цензуре[5]. В 1633 году защищавшего коперниковский гелеоцентризм Галилео Галилея арестовали и под страхом пыток вынудили отречься от своих трудов. Чуть ранее Тихо Браге и Йоганн Кеплер столкнулись с непримиримой оппозицией Церкви в отношении учения о траектории движения комет и их истинной природы. Трудно было опровергать устоявшееся мнение, что кометы – это Божья кара за грехи человечества, если сам Лютер в своих проповедях провозглашал: «То, что странным образом движется в небе, определенно суть знамение Божьего гнева».[6] 

Если продолжать этот список, то в него без сомнения войдут и верный католик, блестящий ученый Рене Декарт, не желающий публиковать свой трактат об устройстве мира, из-за опасений, что его постигнут такие же гонения, как и его современника Галилея[7]. Нельзя не упомянуть и натуралистов графа де Бюффона и Роберта Чэмберса, подвергавшихся жесткой критике и нападкам за свои попытки обосновать эволюционное развитие жизни на земле. Религиозное христианское сознание с не меньшим трудом восприняло находки многих геологов XIX века, говорящих, что Земля может быть гораздо старше, чем принято в традиционном библейском летоисчислении. И, конечно же, в истории столкновений религии и науки невозможно обойти стороной серьезную и до сих пор актуальную проблему противостояния теории эволюции и библейского учения о творении. 

История показала, что многочисленные столкновения не пошли на благо ни науке, ни христианству. Принадлежность к Церкви и богословский взгляд на творение в прогрессивных научных кругах в ХХ веке все чаще стали связывать с невежеством и отсталостью. Наука же в своем стремлении к объективности и непредвзятости отвергла любые представления о сверхъестественном и духовном. Но в действительности религиозное мировоззрение заменилось идеологией материализма, а наука из заложницы старых церковных догматов превратилась в инструмент атеистической пропаганды. 

Однако отрицание сверхъестественного и ставка на материальное объяснение видимого мира принесли науке новые проблемы. Какие бы теории не выдвигали астрофизики, пытаясь объяснить сотворение Вселенной и зарождение жизни естественным путем, им до сих пор не удается обойти фундаментальный закон причинности. Как бы ни старались философы обосновать зарождение нравственности природными, социальными или экономическими причинами, все эти догадки останавливаются перед попыткой объяснить человеческий альтруизм. И как бы ни объясняли биологи происхождение человека при помощи теории эволюции, им все равно трудно объяснить феномен духовности, радикально отличающий людей от остального животного мира. 

Размежевание религии и науки – печальный факт, мешающий многим ученым видеть рациональное зерно в вере в Бога, и препятствующий многим верующим увидеть новые Божии откровения в современных научных открытиях. Очень жаль, что науке и искренней вере не всегда под силу такой синтез, которого придерживался величайший русский ученый и искренний христианин Михаил Ломоносов. «Создатель, – пишет он, – дал роду человеческому две книги. В одной показал Cвое величество, в другой – Cвою волю. Первая – видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность Его зданий, признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга – Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению… Толкователи и проповедники Священного Писания показывают путь к добродетели... Астрономы открывают храм Божеской силы и великолепия... Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ими плевелы и раздоры!»[8] 

Богословие и наука – два разных способа познания данного нам Богом мира. И если раньше доминировало религиозное представление об устройстве бытия, то в наши дни религия и наука имеют больше шансов быть равноправными партнерами. Сегодня многим ученым удается сочетать приверженность научным методам и изысканиям с глубокой христианской верой. В то же время все больше богословов пишут книги о взаимозависимости откровений, явленных в Библии и природе. Будем же надеяться, что богословие и наука, умевшие некогда слышать друг друга, перестанут существовать в параллельных мирах и будут все больше стремиться к диалогу. Ведь ученым и богословам стоило бы помнить, что у них общая задача – объяснить окружающий мир и помочь человеку исполнить свое предназначение в нем.


[1] Антропный принцип – теория, утверждающая, что все параметры среды во Вселенной изначально идеально предрасполагали для возникновения жизни. Однако Докинз не видит в этом ничего необычного и считает, что антропный принцип – результат случайности.
[2] Dawkins R. Why There Almost Certainly Is No God. http://www.huffingtonpost.com/richard-dawkins/why-there-almost-certainl_b_32164.html
[3] Drew University Library. URL: http://depts.drew.edu/lib/archives/rosewin.php
[4] Антиподы – слово, применявшееся античными географами в отношении людей, живущих на противоположном конце Земли. Средневековые богословы, уверенные в том, что Земля плоская, не могли представить себе людей, ходящих вверх ногами, а Прокопий Газский (475-528 гг.) утверждал, что если существуют люди на другой стороне земли, то Христу пришлось бы сойти туда и пострадать за них еще раз. Соответственно, должны были там быть и предвестники Его пришествия: еще один Эдем, Адам, змей, и потоп. White A.D. Warfare of Science and Theology. N.Y.: D. Appleton and Company, 1898 URL: http://cscs.umich.edu/~crshalizi/White/geography/inhabitants.html
[5] Теория Коперника находилась под запретом вплоть до 11 сентября 1822 года, когда кардиналы Святой инквизиции разрешили к публикации. URL: Op. cit. http://cscs.umich.edu/~crshalizi/White/astronomy/results-of-victory.html
[6] «Whatever moves in the heaven in an unusual way is certainly a sign of God's wrath» Цит. по: Op. cit. URL: http://cscs.umich.edu/~crshalizi/White/signs/theo-view.html
[7] Descartes’ Life and Works. URL: http://plato.stanford.edu/entries/descartes-works/
[8] Ломоносов М. Явление Венеры на Солнце, наблюденное в Санкт-Петербургской императорской академии, мая 26 дня 1761 года. URL: http://feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo4/lo4-361-.htm

Куда ведет дорога?

Авторская версия. Окончательный вариант: Куда ведет дорога? // Решение. – 2012. – №37 

Каждый день мы сталкиваемся с новостями об убийствах, катастрофах, несчастных случаях, болезнях, самоубийствах. Мы ужасаемся, иногда пытаемся осмыслить происшедшее, но чаще забываем неприятные известия, как кошмарный сон. И чем чаще мелькают перед нами неприятные кадры, тем быстрее мы гоним их от себя. Вероятно потому, что мы подспудно боимся распрощаться с жизнью раньше времени. Мы гоним от себя реальность смерти. «Она вроде есть, - думаем мы, - но это не про нас». 

Жизнь берет свое. Кто погружается в работу, кто в семью, кого-то поглощают увлечения или развлечения. Бесконечная активность придает какую-то осмысленность происходящему, наполняет неким содержанием, отвлекает от неприятных мыслей. Но как бы мы ни старались забыться, сама жизнь напоминает нам, что все придет к развязке; подо всем, что мы делаем, думаем и говорим, однажды будет подведена черта.

Тогда, может быть, стоит задуматься о смерти всерьез? Зачем нужны какие-то устремления, переживания, достижения, если они рано или поздно сойдут на нет? Для чего переносить трудности, которые то и дело выбивают почву из под ног? Знаем ли мы, что ждет нас за гранью смерти, в безвестном краю, «откуда нет возврата земным скитальцам»?[1] Ответы на вопросы о смерти очень важны, потому что они, так или иначе, определяют, что для нас значит наша нынешняя жизнь. Ведь вопросы о конце – это всегда вопросы о цели и смысле.

В Америке, во времена Великой депрессии, бывали случаи, когда безработным давали трудиться просто, чтобы дать им какое-то дело и хотя бы небольшой приработок[2]. Однажды люди были наняты, чтобы строить дорогу, которая, по сути, была абсолютно не нужна и вела в никуда. Сначала люди с энтузиазмом принялись за дело, но позже, когда они поняли, что проект строительства нужен был, в основном, для того, чтобы дать им хоть какую-то работу, они сникли, потеряли интерес к тому, что делают, и начали увольняться один за другим. Дж. Уоллес Гамильтон, описавший этот случай, подытожил его словами: «Трудно строить дороги, ведущие в никуда»[3].

Давайте на минуту представим себе, что со смертью жизнь заканчивается, нас ждет гробовая доска и мрак. Тогда наш единственный шанс – вкладываться в эту жизнь: работать, творить, любить, рожать детей. Возможно, хоть что-то переживет нас, принесет пользу другим. Однако, по большей части, жизнь наша будет бессмысленна, если все наши усилия обесценит могильная плита. И прав будет мудрец, сказавший: «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Еккл 1:3). Сам человек ничего не приобретает, если его жизнь не имеет конечной цели. Каждый из нас становится лишь набором элементов, пришедшим ниоткуда и уходящим в никуда, по злой иронии умеющим чувствовать и понимать свою никчемность.

Шекспир проницательно говорит об этом устами принца Гамлета. Оказавшись на кладбище, Гамлет берет из раскопанной могилы череп и размышляет о скоротечности и бессмысленности жизни. Его ужасает, что рано или поздно любое достижение человека, как и сам человек, превращается в прах. Даже крупный скупщик земель в итоге оказывается владельцем небольшого клочка земли, который стал его могилой. «Стоило ли растить эти кости, чтобы потом играть ими в бабки?»[4] - грустно шутит Гамлет. Для чего жить, если смерть все равно посмеется над жизнью и всеми человеческими усилиями? 

И если решить, что смерть – это предел, то человек, столкнувшись с трудностями или бедой, чувствуя себя не в силах преодолеть эти испытания, может решить свести счеты с жизнью. Существующие связи с жизнью кажутся такими слабыми, что их можно оборвать, лишь бы избавиться от мучений. Тот же Гамлет уверен, что для многих в подобных ситуациях самоубийство – это желанная развязка: «…достойно ли смиряться под ударами судьбы… когда так просто сводит все концы удар кинжала?». Однако, дальше он признает, что в размышлениях о том, быть или не быть, многих останавливает неизвестность за порогом смерти: «Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»[5]. Не находя ответа, люди боятся сделать шаг в неизведанное и решаются дальше преодолевать жизненные невзгоды.

Но откуда берется эта нерешительность? Что дает повод сомневаться в том, что смерть – лучший помощник? Может быть, смерть – это еще не конец? Вдруг есть что-то помимо будущей неизвестности, что может удержать нас от прощания с жизнью, что придаст цель и смысл нашим победам и провалам, радостям и трагедиям?

Давайте, наконец, рассмотрим и другой вариант: смерть – это не итог, не вселенская черная дыра, в которой мы исчезаем со всеми нашими делами, но лишь переход к иной жизни. Причем, важно понять, что если будущая жизнь мало чем отличается от настоящей, - как исповедуют некоторые религии, - то она вряд ли может быть достойной целью наших земных стараний и достижений. И вряд ли она сможет оправдать наши нынешние лишения и страдания. Наоборот, за порогом смерти нас должно ждать то, чего мы не находим здесь: жизнь исполненная любовью, милосердием, чистотой. Это должна быть та реальность, которая даст нам ответы на терзавшие нас вопросы, исцеление душевных ран, примирение с самими собой, ближними и, в конечном счете, с Тем, Кто наполняет смыслом все мироздание. 

В библейском откровении о жизни после жизни пророк описывает ее как совместное существование Бога и людей: «И услышал я громкий голос с неба, говорящий: вот, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: вот, творю все новое» (Откр. 21:3-5). Не эта ли надежда может ободрить нас мыслью, что болезни, трагедии и несправедливость жизни однажды закончатся? Не ожидание ли такого исхода укрепит и образумит нас, когда мы поддаемся суете и перестаем осмысливать собственные слова и поступки? И, наконец, не такая ли жизнь превращает смерть, которой мы так боимся, в переход к новому, желанному бытию, венчающему наш путь и расставляющему все точки над «i»?

[1] Шекспир У. «Гамлет» в русских переводах XIX-XX веков / пер. Лозинского. Акт 3, сцена 1. – М: «Интербук», 1994. – С. 665
[2] URL: http://www.bigskyfishing.com/scenic-drives/beartooth-highway.php
[3] URL: http://www.sermoncentral.com.
[4] Шекспир У. «Гамлет» в русских переводах XIX-XX веков / пер. Пастернака. Акт 5, сцена 1. – М: «Интербук», 1994. – С. 136
[5] Там же. Акт 3, сцена 1. – С. 73