Крест - дверь рая

Диего Веласкес. "Христос на кресте".

Крест – дверь рая // Решение. – 2011. – №35 

Последние часы земной жизни Иисуса Христа. На горе возле Иерусалима – три распятия и три человеческих трагедии. И если закономерна участь, постигшая двух распятых разбойников, то смерть Того, Кто «ничего худого не сделал» (Лк. 23:41), кажется нелепой, ужасной и несправедливой. Разве осталась какая-то надежда на праведность, мир и радость в этой жизни, если распят Тот, Кто говорил о Себе, что Он от «Бога исшел и пришел» (Ин. 8:42)?

И вот, посреди этой страшной сцены звучат слова Христа, обращенные к раскаявшемуся разбойнику: «Истинно говорю тебе, ныне будешь со Мною в раю». Возможно, их значение не было понятно даже ближайшим ученикам, стоявшим возле креста. Похоже, что и мы, современные читатели Евангелия, наталкиваясь на эту простую и одновременно глубокую фразу, не всегда до конца ее понимаем. Ее простота, с одной стороны, дает людям обрести утешение, лишний раз уверяя в безграничном Божьем великодушии и прощении. Любителям же глубины всегда было интересно, где будет правильным поставить запятую – до слова «ныне» или после него - чтобы понять, сразу ли после смерти человек попадает в рай или нет. Но так или иначе, далеко не все задумывались над тем, что произнесенное Христом в преддверии смерти слово «рай» звучит так же странно и неуместно, как радость во время похорон. Ведь насколько далеки от мысли о рае были те, кто стоял возле распятого Учителя и видел, как вместе с Его жизнью угасали и их надежды!

Гора Голгофа была местом казни осужденных и проклятых, а значит – прямой противоположностью рая. Крест, на котором умирал Христос, был тем местом, где зло этого мира показало все, на что оно способно. Именно в смерти Христа грех сорвал маски, и дьявольская злоба открылась во всей своей силе. Творение убило своего Творца, тьма попыталась поглотить Свет. «Повесивший землю — повешен. Распростерший небеса — распростерт. Утвердивший все — утвержден на древе. Владыка — оскорблен. Бог — убит»[1].

Но на кресте и Творец мира показал все, на что способен Он[2]. Дойдя до предела и сделав невозможное – убив Бога – зло выдыхается. Оно становится бессильно перед Тем, Кто «не сделал никакого греха… Будучи злословим, … не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному» (1 Пет. 2:22-23). Став добровольной жертвой человеческой зависти, трусости, эгоизма, предательства, Христос смог преодолеть их Своей любовью. Он не проклинает распинавших, но молится: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34).

Но для учеников должно было пройти еще три дня, чтобы упоминание о рае стало обретать смысл, и отчаяние сменилось проблесками надежды. «Неужели Он жив? Неужели это еще не конец?» - слышатся нам вопросы учеников, получивших вести о пустой гробнице, об ангелах и о воскресении. Стэнли Джонс удачно подытожил необычность и важность происшедшего в те дни: «Если Страстная пятница поставила вопрос, то Пасхальное воскресенье восставило Человека. И восставленный Человек стал ответом на все поставленные вопросы»[3].

Действительно, только воскресение Христа помогло ученикам оправдать и объяснить Его крест. Теперь открылось, что не только грех стал бессилен перед лицом всепрощающей любви, но и сама смерть отступила перед силой вечной жизни. Евреи ждали, что воскресение из мертвых, окончательное освобождение от грехов и исцеление от страданий произойдет лишь в будущем Царстве Божьем. Но вопреки всем законам природы и логики будущее, о котором так мечтал каждый, ворвалось в ход истории и стало частью настоящего. Ученики увидели, что мнимое поражение обернулось утверждением победы.

В то же самое время пришло осознание, что не будь смерти на Голгофе, не будь этой победы над грехом, то не было бы и воскресения, а вместе с ним и прикосновения нашей мрачной действительности к жизни и силе будущего века. Крест перестал восприниматься как катастрофа и конец всему, но напротив, стал местом соединения земли и небес (Кол. 1:20), стал дверью рая. Крест стал источником радости, вдохновляя христиан петь: «живоносный Крест, знамение неодолимое благочестия победы, дверь рая, верных утверждение, Церкви ограждение, которым уничтожено и упразднено проклятие, и поглощена сила смерти, и мы вознесены от земли к небесам...»[4]

Жизнь посреди смерти, рай посреди ада – весть, которую трудно понять умом, но легче уловить сердцем. Ведь когда нас одолевает повседневная суета с ее невыполненными обещаниями, равнодушием и усталостью, или когда мы сталкиваемся с болезнью, насилием, предательством, что-то внутри нас подсказывает, что это не конец, что есть и что-то другое, нечто большее, что исцелит, утешит и обнадежит. Более того, может появиться чувство, - пускай даже минутное, - что за густыми тучами скрывается солнце, и у всего происходящего есть цель и смысл. В такие моменты очень важно уловить это ощущение и начать поиск ответа, иначе суета и зло сделают свое дело – внушат идею о бессмысленности происходящего, отнимут последние силы и убьют надежду.

Всякий, кто не пал жертвой отчаяния, и чья жизнь не превратилась еще в бессмысленное существование, живет надеждой на светлое будущее. «Однажды я стану лучше… уйдут проблемы… утихнет душевная боль… все нас будут понимать и любить», - вздыхаем мы. Но это «однажды», уводя нас в будущее, в область возможного, отвлекает нас от настоящего и реального. Оно имеет все шансы превратиться в «никогда», если мы сдадимся и перестанем искать ответ здесь и сейчас. Ведь Голгофа и три дня до воскресения стали настоящей пыткой для тех, кто не постарался понять слова «Царство Божие среди вас»[5] или поверить пророчествам Христа о предстоящем воскресении.

«Истинно говорю тебе, ныне будешь со Мною в раю» - обещает Христос в казалось бы безнадежной ситуации. Нам необходимо услышать эти слова и поверить им, если мы решаемся не убегать, не прятаться, но встретиться со злом и страданием лицом к лицу. Это – путь Креста, путь преодоления, болезненный и, возможно, долгий. Но всякий, кто начинает идти им, убеждается, что умерший и воскресший Христос вовеки жив «и может всегда спасать приходящих через Него к Богу» (Евр. 7:25). А это значит, что посреди духовного мрака мы можем обрести обещанный рай, и Крест станет для нас дверью к праведности, миру и радости.


[1] Мелитон Сардийский. Слово о Пасхе, стих 95. – URL: http://mystudies.narod.ru/library/m/melito/passover.htm
[2] Wright N.T. Evil and the Justice of God: a series of lectures for 2003. – URL: http://www.forananswer.org/Top_Ath/Wright_Evil3.htm
[3] Э. Стэнли Джонс (1884–1973) – миссионер и богослов, сделавший огромный вклад в распространение христианства в Индии. Цит. по: The Resurrection of Christ. – URL: http://www.book-of-revelation-end-times.com/resurrection1.html (перевод мой – С.К.)
[4] Из службы праздника Воздвижения Креста Господня: http://azbyka.ru/bogosluzhenie/mineia/vos02.shtml
[5] Возможный перевод слов «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21).

"Увы, бедный Лютер!"

Я все чаще задумываюсь над тем, как бы Лютер отреагировал на нынешнее христианство. Стал бы он прибивать свои 95 тезисов к двери храма? Сказал бы он свое известное "На том стою..." на Вормском сейме, если бы увидел, как вкусившие свободы христиане начнут толковать и перетолковывать Слово Божие, за которое он держался крепче, чем за свою жизнь?

Уже спустя каких-то семь лет после своих Тезисов, он пишет: 

"Существует почти что столько же сект и верований, сколько и голов. Этот не признает крещение; тот отвергает Таинство Алтаря; один утверждает, что между этим миром и днем Суда будет иной мир; а другие учат, что Иисус Христос - не Бог. Нет ни одного, каким бы клоуном он не был, кто не утверждал бы, что вдохновлен Святым Духом и при этом не представлял свои бредни и мечтания как пророчества" [1] 

Свобода так легко опьяняет даже верующих людей. Вырвавшись из оков незнания, забыв о том, что Лютер не хотел новой церкви, а лишь обновленной, христиане быстро узурпировали право обращаться со Словом Божьим по своему усмотрению. Не осталось Реформации, остались только принципы, которыми вдохновлялись дальнейшие поколения. Не осталось Лютера, остался лишь идеализированный образ, который всем мнится реальным. Не осталось и Слова Божьего... только собрание цитат, из которого каждый, как из конструктора, создает свое богословие и, как следствие, свою церковь.

"Увы, бедный Йорик!" - воскликнул Гамлет, держа в руках череп своего старого друга, королевского шута, и ужасаясь тому, как могила изменила его облик, - "Ступай теперь в будуар какой-нибудь знатной дамы и скажи ей, что наложи она румяна хоть с палец толщиной, то все равно она закончит таким же лицом". "Увы, бедный Лютер!" Кто знал, что все так изменится, и Слово Божие, призванное нести людям Свет, также будет отдано в руки толпы на поругание, как некогда в Палестине при Пилате?

"Мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать", - сказал Гамлет, с отвращением глядя на череп йорика. "Мы не знаем, кто мы такие, но знаем, чем можем стать", - вынуждены сказать мы, христиане, приватизировавшие истину и глядящие с недоверием и опаской друг на друга...

"Дальше - тишина". 

[1] Цитата из: Bgl. meine Angaben 2, 389 в книге Johannes Jorgensen. "An Meine Kritik"

Лёша

Лёша // Решение. – 2011. – №34

Как правило, о вере человека мы судим по его словам и поступкам. Если в словах собеседника слышится сомнение, скепсис, недоверие по отношению к каким-то устоявшимся в христианстве понятиям, то добросовестный христианин запишет его в отряд тех, кого еще «обращать и обращать». Отношение к скептику как к “Фоме неверующему” возникает у кого-то из-за собственного христианского багажа, дающего ощущение собственной правоты и всеведения, а у кого-то - из-за страха перед теми вопросами, которые поднимают скептики. Однако, слава Богу, жизненные обстоятельства порой отрезвляют и помогают переоценить свои убеждения и возможности.

Так было и в моих отношениях с Алексеем Сикорским, или Лёшей, как звали его почти все друзья, несмотря на возраст. Он родился вскоре после войны в писательской семье. Будучи погружен в творческую среду, он и сам со временем стал писать и печататься, даже вошел в Союз писателей. Но абсолютное большинство друзей и приятелей ценили его совсем не за это. Лёша славился своей всепоглощающей страстью к раннему джазу и рок-н-роллу, своим свободолюбием и глубоким скепсисом, являя удивительное сочетание жизнелюбия и меланхолии.

Конечно же, рок-н-ролльная жизнь наложила свой отпечаток на Лёшин образ жизни. Ему еще не было пятидесяти, когда у него, заядлого курильщика, уничтожавшего по 2-3 пачки “Беломора” в день, обнаружили рак лёгких. Своевременная операция избавила его и от опухоли, и от одного лёгкого, но не от тяги к табаку. Даже зная, что цена этого пристрастия - жизнь, Лёша все не мог бросить.

Один его верующий друг, в прошлом - врач, а впоследствии наш с Лёшей пастор, говорил ему, что без веры в Бога попытки бесполезны. «Я не могу верить, я могу знать», - возражал он. «Ты не можешь знать, потому что у тебя нет личного опыта. Если ты не веришь, то хотя бы скажи: “Господи, если Ты есть, помоги мне бросить курить”. Тогда у тебя будет и опыт, и знание.» В Лёшиной памяти еще было свежо воспоминание о мучительной смерти его матери - тоже от рака. Выбора не было, и он решился помолиться такими словами перед сном. На следующее утро Лёша чудесным образом полностью избавился от своей тяжелой зависимости. Это было обыкновенное Божье чудо - и необыкновенный «прыжок веры» (по выражению одного философа), приведший Алексея к вере в Бога.

На этом заканчиваются многие свидетельства о чудесном обращении, но только не в случае Лёши. Поразительная наблюдательность и острый ум, ирония и непримиримость с любого вида фальшью не позволяли ему быть христианином в нашем привычном смысле этого слова. Да, он читал Библию, да, он ходил в церковь и молился, но его не оставляли мысли о так называемых «трудных вопросах христианства». Почему Бог допустил мучительную смерть моей матери? Почему Бог не избавит меня от других грехов так же легко, как избавил меня от курения? Почему Бог позволил пророку Илие хладнокровно убить 450 пророков Ваала? Подобные вопросы часто не давали ему покоя и приводили нас с ним к многочасовым спорам, после которых зачастую каждый оставался при своем.

После операции над Лёшей постоянно висела опасность рецидива онкологии. Поэтому вопрос смерти им воспринимался не абстрактно и отвлеченно. Зная, как мучительна бывает смерть от рака, в наших богословских разговорах он часто возвращался к этой теме, всякий раз повторяя: «Я не боюсь умереть, я боюсь умирать». Казалось бы, никто из верующих не должен задаваться таким вопросом, так как в нашей памяти всплывают слова апостола Павла: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Флп. 1:21). Но звучали бы эти слова для нас так оптимистично, если бы мы жили при постоянной угрозе смерти?

Около трех лет назад, когда у Лёши вдруг увеличились лимфоузлы и начались недомогания, он почти сразу понял, к чему идет дело. Однако, у него не было паники и отчаяния. И в тех самых “трудных вопросах” проглянул не скепсис, а стремление докопаться до истины и понять, что ему делать с этим опытом страданий и умирания. Вместо приглашения к спору я все чаще слышал от него просьбу привезти ему из церкви причастие.

В одно из воскресений, после богослужения, когда я готовился поехать к Алексею домой, мне сказали, что ему стало хуже и его увезли “по скорой”. Взяв причастие, я поехал к нему прямо в больницу. Когда я вошел в большую палату, то увидел что в ней, помимо навещавщих Алексея родственников, было еще шесть пациентов. Мне стало как-то неловко и показалось, что обстановка не предрасполагала к благоговейному принятию таинства. Я сказал Лёше: “Может, выйдем из палаты?” В ответ он немного удивленно посмотрел на меня и сказал: “Зачем же лишать людей Христа?” И, повернувшись к соседям по палате, спросил: “Ребята, хотите причаститься?” А потом, когда посыпались вопросы, он коротко пояснил им, зачем нужно причастие в жизни человека.

По счастью, все находившиеся в палате оказались людьми крещенными и поэтому формальных препятствий не возникло. После молитвы я, как мог, произнес наставление, и мы в тишине приняли принесенные из церкви хлеб и вино. Вскоре я ушел, оставив Алексея с теми, кого он своим неожиданным и смелым поступком на несколько минут приобщил к церкви Христовой.

На следующий день к вечеру, после очередной химеотерапии, Алексею стало хуже, он был переведен в реанимацию, еще через день он скончался. Всем стало абсолютно очевидно, что такой конец - это милость Божья. Ведь Лёша не боялся умереть, он боялся умирать...

Прошло почти полтора года со дня лёшиной смерти. Нет его, нет наших долгих богословских споров, не звучат его “трудные вопросы”, на которые всегда было так непросто найти убедительные ответы. Зато в памяти остался цельный образ человека, христианина, Алексея Сикорского, который видел вещи четче и глубже, чем многие из нас, и потому не любил компромиссов и неискренности ни в отношениях с людьми, ни в отношениях с Богом. И точку в наших спорах поставил не я, с моим семинарским образованием и “богословским багажом”, а Лёша, который не постеснялся на пороге смерти посвидетельствовать людям о своей вере во Христа. “Всякого, кто исповедает Меня перед людьми, того исповедаю и Я перед Отцем Моим Небесным” (Мф. 10:32). Вечная ему память.

От страха смерти к свободе: опыт Джона Уэсли

От страха к свободе: опыт Джона Уэсли // Решение. – 2011. – №34

Имя английского пастора и проповедника Джона Уэсли можно смело причислить к именам тех деятелей христианской истории, кого называют героями веры. Прочитав биографию Уэсли, можно удивиться его посвященности Божьему делу, неистощимой работоспособности, его бесстрашию перед лицом опасностей. Об этом говорит и его дневник, из которого нам открывается жизнь проповедника, ежегодно проезжавшего более 4500 миль по дорогам Англии, проповедавшего по 3 раза в день, призвавшего к вере тысячи людей, организовавшего новые общины и благотворительные общества. Уэсли удалось донести Благую весть до самых обездоленных и угнетенных слоев общества. По мнению исследователей, духовные и социальные перемены, произошедшие благодаря служению Джона Уэсли, помогли Англии второй половины XVIII века избежать буржуазной революции, которая к концу века потрясла соседнюю Францию.

Но личность Уэсли станет нам еще интересней, если мы посмотрим на первые 35 лет его жизни и увидим совсем другого человека. Сын пастора, воспитанный в строгих пуританских правилах, Джон старался быть во всем воздержанным, исполнительным, преданным христианскому долгу. Однако, во время своей первой и единственной миссионерской поездки в Америку в 1735 году, ему суждено было потерпеть «кораблекрушение в вере»[1] и увидеть, что он сам нуждается в спасении.

Сильные бури, часто случавшиеся во время долгого путешествия через Атлантику, бросали корабль из стороны в сторону. Огромные волны захлестывали судно, пугая несчастных путников. Испугался и Уэсли, со стыдом признаваясь в своем дневнике, что «не хочет умирать»[2]. В воскресенье 25 января, во время вечернего богослужения на корабле, начался свирепый шторм.

«Посреди псалма, которым начинается служба, море взбушевалось, раскололо грот-мачту, накрыло корабль и захлестнуло палубу, как будто великая пучина уже поглотила нас. Среди англичан начался ужасный вопль. Немцы спокойно пели. Я после спросил одного из них: «Вы не испугались?». Он отвечал: «Слава Богу, нет». Я спросил: «Но не испугались ли ваши женщины и дети?». Он мягко ответил: «Нет, наши женщины и дети не боятся умереть»[3].

Ощущение страха перед лицом смерти Уэсли воспринял как настоящее испытание своей веры, а отсутствие этого страха среди моравских верующих на корабле - как важное свидетельство их истинной христианской жизни. Настолько он был потрясен своим открытием, что тут же записал: «Это был величайший день из всех прежде мною пережитых»[4].

Боязнь смерти выявила в Уэсли черты, свойственные скорее человеку, неутвержденному в Боге: «Я колебался между послушанием и ослушанием, – у меня не было ни решимости, ни сил, ни рвения, - постоянно сомневаясь, прав я или неправ, всегда испытывая смущение и затруднение»[5]. Он обнаруживает в себе неверие, гордыню, отсутствие памятования о Боге, легкомысленность и праздность духа.[6] В январе 1738 года, на обратном пути в Англию в его дневнике мы видим полные отчаяния слова:

«Я отправился в Америку обращать индейцев. Но кто обратил бы меня самого? Кто и что избавит меня от злого и неверующего сердца? Я верую, когда благоденствую. Я могу хорошо говорить и, более того, сам верить в это, когда рядом нет опасности. Но лишь стоит смерти взглянуть мне в лицо, мой дух не находит покоя. И не могу я сказать: «смерть – приобретение![7]»[8]

Может ли христианин бояться смерти? Действительно ли он доверяет Божиим обетованиям о вечной жизни, если боится всех и вся? Живет ли верующий в свободе детей Божиих[9] или как раб трепещет перед искушениями, неизвестностью и гневом Господа? Обнаружив в себе страх, Уэсли мучался подобными вопросами. «Дай мне веру или я умру; дай мне кроткий дух или Mihi non sit suave vivere»[10], - молится он.

Через несколько месяцев по возвращении на родину Уэсли получил ответ на свою молитву. 24 мая 1738 он отправляется на собрание верующих на улице Олдерсгейт. Там, во время чтения лютеровского предисловия к Посланию к римлянам, он слышит о переменах, творимых Богом в человеке по вере в Иисуса Христа, и Святой Дух в одночасье меняет его сердце:

«…и вдруг на сердце у меня стало необычайно тепло. Я почувствовал, что я воистину уповаю на Христа, на одного только Христа в моем спасении; мне дарована была уверенность в том, что Он взял на Себя мои грехи, мои собственные, и спас меня от закона греха и смерти.»[11]

В тот вечер для Уэсли закончился переход от рабства к свободе, от страха к жизни, полной доверия Богу. Он почувствовал, что теперь ни грех, ни сомнение не имеют над ним прежней власти, но по благодати Божией он торжествует победу через Возлюбившего его (Рим. 8:37)[12].

Анализируя свою прежнюю жизнь, Уэсли пришел к выводу, что несмотря на христианские убеждения, которых он придерживался с юных лет, несмотря на внутреннюю серьезность и самоотверженное служение, в нем не было настоящей евангельской веры, которая действительно делает человека чадом Божиим, живущим в вере, любви и свободе. В проповеди «Дух рабства и усыновления»[13] он сравнивает наличие страха в человеке с жизнью иудея под законом, о которой говорит апостол Павел в послании к римлянам[14]. Есть знание о Боге, есть желание исполнять Божии заповеди, но нет благодати Святого Духа, Который бы вдохнул силы и помог преодолеть все немощи и страхи. И устами Павла Уэсли напоминает: «Вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: „Авва, Отче!"»[15].

Отсутствие страха перед смертью теперь становится для Уэсли признаком настоящей евангельской веры. В другой проповеди[16] он описывает обращение человека, который отныне уже «не боялся того, что может сделать ему человек, зная, что каждый волос на его голове сочтен. Он не боялся всех властей тьмы, которых Бог ежедневно сокрушал под его ногами. Менее всего он боялся смерти; нет, даже желал “разрешиться и быть со Христом” (Флп. 1:23)». В письмах, беседах, проповедях Уэсли призывал людей исследовать свою веру и не бояться смерти, помня, что их жизнь в Божьих руках.

В наше полное опасностей время слова Уэсли о страхе смерти звучат как нельзя кстати. Ежедневно новости рассказывают о новых катастрофах, преступлениях, убийствах, болезнях. Как легко впасть в отчаяние и как трудно бывает остановиться и вспомнить слова апостола Павла, которыми часто руководствовался бесстрашный служитель Джон Уэсли:

«Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем»[17].

[1] Новый Завет. Первое послание к Тимофею 1:19
[2] The Journal of John Wesley: With an Introduction by Hugh Price Hughes. Appreciation of the Journal by Augustine Birrell. Chicago: Moody Press, 1951., p. 35 (здесь и далее, если не указано иначе, перевод мой – С.К.)
[3] Ibid., pp. 35-36
[4] Ward and Heitzenrater, Journals and Diaries, 18:143 in K. J. Collins. John Wesley: A Theological Journey. Nashville: Abingdon Press, 2003., p. 58 - пер. Н. Корякиной.
[5] Ibid., 18:213, p. 75
[6] Ibid., 18:208-209, p. 74
[7] Новый Завет. Послание к Филиппийцам 1:21
[8] The Journal of John Wesley. Op. cit., p. 53
[9] Новый Завет. Послание к Римлянам 8:21
[10] «Мне нелегко будет жить» (лат.). Ward and Heitzenrater, 18:209 in Op. cit., p. 75
[11] The Journal of John Wesley. Op. cit., p. 64 - пер. Н. Корякиной.
[12] Новый Завет, перевод еп. Кассиана (Безобразова)
[13] The Spirit of Bondage and of Adoption. Burwash, Rev N. Wesley's Fifty Two Standard Sermons. Salem, Ohio: Schmul Publishing Co., 1988, pp. 84-86
[14] Новый Завет. Послание к Римлянам 8:9-25
[15] Там же, 8:15
[16] Scriptural Christianity. URL: http://new.gbgm-umc.org/umhistory/wesley/sermons/4/
[17] Новый Завет. Послание к Римлянам 8:37-39

Лютер, Sola Scriptura и послание ап. Иакова

Как известно, Sola Scriptura был одним из принципов, провозглашеных Мартином Лютером. На фоне католических злоупотреблений своего времени это заявление было очень важной коррективой, возвращавшей людей к самому авторитетному письменному источнику христианского учения. 

Этот призыв Лютера был подхвачен его многочисленными последователями. Так, конфессиональные исповедания после периода Реформации по большей части начинаются не с утверждения "Верую/верим в единого Бога Отца" (как раньше), а с утверждений типа "Мы верим, что 66 книг Священного Писания есть богодухоновенное Слово Божие" (эта тенденция, начиная со 2-го Гельветского исповедания, продолжается и по сей день). Однако интересно, что сам Лютер вряд ли бы подписался бы ни под одним их подобных исповеданий. Нам известно, что он, мягко говоря, недолюбливал некоторые книги Нового Завета, среди которых исследователи называют книгу Откровения, послание к Евреям и, конечно же, послание Иакова. Привожу для примера, пару частных высказываний Лютера о послании Иакова:

«Долой Иакова... Его авторитет не достаточно велик, чтобы заставить меня оставить учение оправдания по вере и отклониться от авторитета других апостолов и всего Писания»

«До сего момента я привык иметь с ним дело и толковать его сообразно со смыслом других Писаний. Ибо ты рассудишь, что ничего из этого не должно быть показано против Священного Писания. Соответственно, если они не будут согласны с моим толкованием, тогда я разорву его в клочки.  Я почти близок к тому, чтобы бросить Яшу в печку, как это сделал священник из Каленберга»

Что сказать на это? Если уже сам Лютер, ставя во главу угла учение оправдания по вере, был готов подчинить Писание своему толкованию, то кольми паче его многочисленные последователи. И вопрос "Что первично: Библия или человек?" однозначно и к сожалению решается в пользу человека и его индивидуализма.

О разности христианских взглядов

 (Уильям Блейк "Вечное Евангелие", отрывок) 

Христос, которого я чту,
Враждебен твоему Христу.
С горбатым носом твой Христос,
А мой, как я, слегка курнос.

Твой - друг всем людям без различья,
А мой слепым читает притчи.
Что ты считаешь райским садом,
Я назову кромешным адом.

Сократ милетов идеал
Народным бедствием считал.
И был Кайафа убежден,
Что благодетельствует он.

Мы смотрим в Библию весь день:
Я вижу свет, ты видишь тень.

"Что есть истина?"

Что есть истина? // Решение. – 2011. - №33 

«Иисус отвечал: …Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям» (Ин. 18:37-38)

Читающий Евангелие от Иоанна не может обойти вниманием этот короткий диалог между Христом и Пилатом. Вопрос, походя брошенный Пилатом в ответ Христу, показывает нам человека, которого уже ничто не удивляет. В словах Пилата слышится не желание узнать истину, а скорее нотка разочарования.

Читая этот эпизод, хочется задуматься: а задавались ли мы по-настоящему вопросом «Что есть истина?». Многие ответят утвердительно и в качестве довода добавят: «Иначе я не верил бы в Бога» или «…не работал бы на этом месте» или «… не жил бы согласно своим убеждениям».

Действительно, люди не могут обходиться без истины. Вернее, без истин. И хотя под истиной мы привыкли понимать нечто неоспоримое, несущее прозрение и свободу, а следовательно, универсальное для всех, на поверку оказывается, что истин почти так же много, как и самих людей. Более того, и между теми людьми, которым, казалось бы, надлежит иметь одну истину на всех, мы видим различные мнения, несогласия и распри.

Возьмем, например, церковь. Христиане, может быть, даже более прочих склонны превратно обращаться с истиной, о чем свидетельствуют многочисленные разделения. Апостол Павел, обращаясь к христианам Ефеса, призывает их иметь «единство духа в союзе мира», напоминая, что у них одна надежда, «один Господь, одна вера, одно крещение» (Еф. 4:5). Павел умоляет и коринфских христиан, чтобы у них не было разделений (1 Кор. 1:10). Почему же апостолу постоянно приходилось напоминать об этом почти всем общинам, о которых он имел попечение?

Ответ отчасти состоит в том, что одна и та же истина может пониматься и приниматься людьми по-разному. Конечно, все мы разные – но беда не в этом. Беда в том, что все мы подвержены последствиям адамова грехопадения и не можем объективно воспринимать реальность. «Бог с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными», - сокрушается псалмопевец (Пс. 52:3-4).

Хотя все мы помним слова Христа: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные» (Мф. 11:28), часто мы заставляем Его прийти к нам. Сказавшего «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6), мы ведем своим путем и превращаем Истину воплощенную в свою, узкую, местечковую истину. Конечно, подобное обращение с истиной можно увидеть сплошь и рядом, но именно в христианском сообществе это видно особенно отчетливо: «У нас своя церковь… свое вероучение… своя семинария…». Словно Христос и христианство – не одни на всех, а у каждого свои. Вместо того, чтобы объединяться с другими христианами, мы обособляемся вокруг приватизированной нами истины, не замечая, как теряем радость и свободу в общении как с другими верующими, так и с Богом.

Истина, воспринятая как идея или аксиома, не позволяет нам заглянуть внутрь себя. Она уводит нас во внешнее; мы верим в эту истину, ею мерим свою жизнь, в ней видим решение своих духовных проблем. При этом и Бог видится нами не как Истина, но как податель истин или, вернее, правил, которых мы должны придерживаться. Немудрено, что мы начинаем настороженно, раздраженно или враждебно относиться к тем, кто не разделяет наши представления. При этом истина, призванная дать прозрение и свободу, наоборот, порабощает нас, затмевая правдивое восприятие Бога, ближнего и самих себя.

Не об этом ли говорит и Христос фарисеям в Евангелии от Иоанна – «и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32)? И когда те возражают, приводят свои доводы, Христос отвечает напрямую, что Он и есть та, не узнанная ими Истина, которая может освободить их от греха (Ин. 8:36). Покуда фарисеи довольствуются своими представлениями об истине, покуда они не восприняли Истину как Личность, они пребывают «во грехах своих» (Ин. 8:24,34).

«Что есть истина?» - вопрошает Пилат, а Истина стоит перед ним. Во Христе Истина стала перед людьми лицом к лицу, не оставляя места для маневров и оправданий. Перед нами уже не абстрактное знание о Боге, но Сказавший «видевший меня видел Отца» (Ин. 14:9). Уже не надо гадать, каков Бог, что Он о нас думает, или как бы Он поступил на нашем месте. Однако, в воплощенной Истине мы видим не только Бога, но и Сына Человеческого. Сын Божий стал истинным человеком, поэтому смотря на Него, мы понимаем, какими мы должны стать и как относиться к людям. В Нем мы видим, как следует прощать, миловать, сострадать, почитать других выше себя. После этого нечем уже оправдать собственный эгоизм, раздражение, неприятие и злобу.

Одним словом, во Христе нам явлена Истина о Боге и о нас самих, созданных по образу Его. Наша же задача – не превратить эту Истину в отвлеченное знание о ней. А значит, личные отношения с воплощенной Истиной надо ставить на первое место. Макензи, главный герой книги «Хижина», в своем диалоге с Богом слышит такие слова о Христе: «Истина должна тебя освободить, и у Истины есть имя, он там, в мастерской, весь в опилках. Все это в нем. И свобода — это процесс, который протекает во взаимоотношениях с ним. Тогда все то, что бурлит у тебя внутри, начнет постепенно выходить наружу».[1]

Христос есть Свет истинный, пришедший в мир, чтобы всякий верующий в Него не оставался во тьме (Ин. 12:46). В Его свете мы можем увидеть Бога, ближних и себя и освободиться от сковывающих нас иллюзий. Тогда мы сможем продолжать Его служение - свидетельство об истине (Ин. 18:37). Тогда истина поможет нам любить Бога и ближнего и ощущать их любовь в своей жизни. Может быть, поэтому Федор Михайлович Достоевский, обуреваемый сомнениями своего века, когда мнимые «истины» так легко овладевали сознанием людей и толкали их на ложный путь, говорил в одном из своих писем:

«Я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».[2]

[1] Янг У.П. Хижина. – М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2010. – С. 115-116
[2] Письмо Н. Д. Фонвизиной, февраль 1854 г. цит. по: Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. — Л.: «Наука», Ленинградское отделение, 1989–1996. – Т. 15. – С. 96

"Дай мне этой воды...!"

... или размышления о Евангелии от Иоанна 4:4-42

«Дай мне этой воды…» // Решение. – 2011. – №32 

Господь Иисус встречает у колодца самарянку и ведет с ней беседу. Обстоятельство довольно странное, ведь между иудеями и самарянами была такая сильная неприязнь, что один из еврейских мудрецов сказал: «Вкушающий хлеб самарянский подобен вкушающему мясо свиньи»[1]. Даже деньги при торговле от иудеев к самарянам передавались через сосуд с водой – один клал, другой брал. Кроме того, ни один добропорядочный иудейский раввин, каковым считали и Христа (Ин. 1:38, 49; 3:2, 26), не стал бы говорить с женщиной, особенно в отсутствие свидетелей.[2] Но Христос показывает, что Он выше этих запретов и предубеждений, ведь Он «пришел взыскать и спасти погибшее» (Мф. 18:11).

Эта сцена происходит возле колодца Иаковлева (Ин. 4:6), и евреи, читавшие эти строки, сразу бы вспомнили, что посланный Авраамом слуга нашел Исааку жену возле колодца (Быт. 24). Подобно и Иаков повстречал Рахиль возле колодца (Быт. 29). Моисей познакомился со своей будущей женой Сепфорой также возле колодца (Исх. 2). И когда мы читаем о Христе, встречающем самарянку возле колодца, напрашивается аналогия.

Однако Господь встречает здесь не чистую, непорочную девушку (как в ветхозаветных историях), а практически блудницу, и не единоплеменницу, а самарянку. Их диалог и дальше строится на контрастах: Христос просит у самарянки воды, при этом Сам стремясь дать ей нечто большее, «воду живую». Она говорит Ему о земном, Он ей – о небесном. Она – о преходящем, Он – о вечном.

И все же, по разговору видно, что самарянка знает много и о духовном. Она знает об истории своего народа, который произошел от «отца нашего Иакова» (Ин. 4:12), о его надеждах, что «придет Мессия» (Ин. 4:25). Женщина даже знает, что Богу нужно поклоняться «на этой горе»[3] (Ин. 4:20) и знает, каким должен быть пророк (Ин. 4:19). Тем не менее, это знание никак не влияет на ее жизнь. Это знание традиций своего народа, полученное «по наследству», но не ставшее частью ее собственной жизни. Она понимает это умом, но не сердцем. Поэтому Христос постепенно переводит разговор от материального к духовному и подводит к моменту, когда она просит у Него воды. «Дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды…», - говорит женщина (Ин. 4:15). Но вместо обычной воды Христос дает ей воду живую, которая приходит с обличением, наставлением и милостью. Ясно видно, что самарянка получила эту воду, потому что она «оставила водонос свой и пошла в город», призывая людей посмотреть, «не Он ли Христос» (Ин. 4:28).

Встреча с Источником живой воды заставила женщину переосмыслить свою жизнь, пренебречь позором своего положения и свидетельствовать соплеменникам о том, что она испытала. Вслед за ее словами к Иисусу приходят жители самарянского города и просят Его «побыть у них» (Ин. 4:40). И после двух дней Его пребывания с ними, люди свидетельствуют о своей вере: «уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин. 4:42). Самаряне испытали то, что испытала женщина, они приобрели тот опыт, на который позже ссылается в своем послании апостол Иоанн: «о том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни…» (1 Ин. 1:11).

Эта история прерывается эпизодом, когда посланные ученики приходят обратно к колодцу и приносят еду. И контрасты продолжаются: ученики говорят о земном хлебе, о пище, которая приносит временное насыщение, а Господь говорит им о духовном, о том, что у Него есть пища, которой они не знают (Ин. 4:31). С учениками Христос проводил все Свое время, с самарянкой – полчаса или час. Однако ей легче было уверовать, чем ученикам. В последующих главах Евангелия Христос часто упрекает учеников в маловерии или неверии (Ин. 14:9, 16:31, 20:29 и др.), и Евангелия противопоставляют ученикам уверовавших – женщин, язычников, калек – людей низкого положения и великой веры.

Похоже, зачастую мы сами напоминаем учеников Христа, много знающих о Нем, но не знающих Его. И мы чаще готовы спорить на богословские темы, чем делиться своим опытом личной встречи со Спасителем. Порой легче рассказать о чужом опыте, а собственный будто забывается: «В нашей церкви есть женщина, которую Господь исцелил»… «Я знаю бывшего наркомана, который после одной молитвы завязал с наркотиками»… «У нас есть человек, который чудом выжил в чудовищной аварии»… Но где же наша собственная история? Где тот колодец, к которому мы тщетно пришли черпать и возле которого встретили Господа?

И все же, Христос приходит к нам, как пришел к самарянке. Приходит не для того, чтобы отнять у нас что-то или «получить по счетам», а чтобы дать. Приходит, невзирая на наше противление Ему, путаницу в наших представлениях о Нем, далекий от евангельского образ жизни. Приходит, чтобы дать нам шанс придти к Нему и привести с собой других.

Он вторгается, когда мы не ждем Его и занимаемся повседневными делами. Его желание, как истинного Жениха, освятить и очистить, чтобы мы не имели ни пятна или порока (Еф. 5:26-27). Наша же задача услышать Его и попросить воды живой. Если мы ее не получим и у нас не будет источника, который течет в жизнь вечную (Ин. 4:14), то нам нечего будет передать другим. История самарянки говорит нам, что надо иметь веру, но что эта вера должна быть «своей». Здесь речь идет о вере не как о наборе «правильных» знаний и догматов, но как о личном опыте богообщения, об опыте, пробивающем в нашем сердце то русло, по которому потекут потоки живой воды. Чтобы и мы сами могли сказать: «уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин. 4:42).

[1] Мишна Шебиит 8:10 (пер. с англ. Н. Корякиной)

[2] Keener C. The IVP Bible Background Commentary: New Testament (Downers Grove: InterVarsity Press, 1993), p. 272

[3] Имеется в виду гора Геризим, на которой самаряне воздвигли храм, альтернативный иерусалимскому.